Последнее лето - Страница 54

– Я Гурский, – сказал рыжий. – Если, к-конечно, не п-путаю, был у вас в б-батальоне на высоте сто тридцать семь и два, к-которую вы взяли сверх п-приказа, как говорится, п-по собственному желанию. Поэтому и запомнил. Не об-бознался?

Он протянул Синцову покрытую рыжим волосом веснушчатую руку.

– Не обознались, я, – сказал Синцов.

– Рад вас видеть на этом с-свете, п-плохо приспособленном для д-длительного п-проживания на нем п-пехотных комбатов, – сказал Гурский. – Вообще радуюсь, когда вижу людей по второму разу. П-при моей п-профессии – нынче здесь, а завтра там – не так часто уд-дается. Что п-поделываете в Москве?

– В кратковременной командировке. Завтра снова на фронт.

– На к-какой, если не секрет?

Синцов назвал свой фронт.

– Вон вас куда м-метнуло. А я п-последние месяцы в Москве околачиваюсь. Несмотря на мое н-незаконченное среднее образование, редактор заставил п-писать п-подвалы об истории русского офицерства. М-может, читали?

– Первые два читал. Но не подумал на вас, думал, это какой-нибудь ваш однофамилец из старых офицеров.

– К оф-фицерскому сословию даже сейчас, к сожалению, не п-принадлежу п-по п-причине п-полной негодности к военной с-службе. – Гурский показал пальцем на свои толстые марсианские очки. – П-по-прежнему остаюсь вольнонаемным н-необученным. А п-по социальному п-происхождению – сын сапожника, как т-товарищ Сталин.

Синцов улыбнулся. Помнил, конечно, по биографии, что Сталин – сын сапожника, но сейчас, после трех лет войны, было как-то чудно вспоминать об этом.

– П-принимали пищу?

– Пока нет, – снова улыбнулся Синцов той необычной манере, в которой Гурский говорил самые обыкновенные вещи.

– Им-меете какие-нибудь личные п-планы?

– В общем-то нет. Только письмо надо забросить в ящик, тут в одну квартиру… – Синцов показал рукой на дом, около которого они стояли.

– Идите забрасывайте, – сказал Гурский, – а я п-подожду. П-приглашаю вас от-тобедать. Как говорится, з-запросто. Т-тет-а-тет.

Сказал щеголевато, так, словно взял эти слова напрокат из своих собственных статей об истории русского офицерства. И Синцов улыбнулся этому.

– Где будем обедать?

– А это уж по м-моему усмот-трению. С-сегодня моя очередь угощать в ответ на ваш ст-талинградский харч.

– Что-то не помню, чтобы мы вас угощали.

– Вы не п-помните, а я п-помню, ваш к-кондер с т-тушенкой и д-двойную порцию сп-пирта, которую мне уступил замполит вашего п-полка. К-как он, ж-жив-здоров?

– Убит.

– Ст-транное дело. П-почему-то хорошие люди чаще т-торопятся отправиться на т-тот свет, чем п-подонки. Ладно, ступайте, б-буду ждать вас здесь, не сходя с м-места.

Когда Синцов, поднявшись на четвертый этаж и на всякий случай позвонив, бросил письмо в прорезь для почты и вернулся, Гурский ждал его, действительно не сходя с места и даже в той же позе – стоял и о чем-то Думал.

– О чем задумались? – спросил Синцов.

– О н-несовершенстве этого мира, о чем же еще д-думают п-порядочные люди, ост-таваясь наедине с собой, – сказал Гурский без улыбки. – Пойдем тут, н-немного п-повыше, м-меня там иногда к-кормят за т-те же деньги, чт-то и в других коммерческих рест-торанах, но ч-чуть-чуть п-получше.

– А не прогорим? – Синцов вспомнил, что у него с собой мало денег.

– Вы не п-прогорите потому, что я вас п-приглашаю, а я не п-прогорю потому, что только что п-получил деньги, сразу за т-три передовых. Б-более чем достаточно на п-пол-литра с п-приличной закуской.

– Когда я работал в газете, не любил писать передовые, – сказал Синцов.

– Хотя у вас в «Красной звезде» бывают неплохие – берете быка за рога.

– Спасибо, – без улыбки сказал Гурский, так, словно похвала Синцова относилась прямо к нему и именно он писал те передовые, в которых брали быка за рога.

Он придержал Синцова за локоть:

– Н-не п-попадите под машину, неп-подходящая с-смерть для фронтовика, д-даже если п-по привычке наппишут, что п-пал смертью х-храбрых. А я люб-блю писать передовые. – Он продолжал придерживать за руку Синцова, хотя они уже перешли улицу и снова шагали по тротуару. – Воспитал в себе п-привычку чувствовать себя б-безымянным героем. А к-кроме того, м-может быть, вам известно изречение М-мольтке об офицерах генерального штаба: «Б-больше б-быть, чем к-казаться».

– Слышал от нашего начальника оперативного отдела, – сказал Синцов. – Любит утешать себя этим.

– А вы теперь в оп-перативном отделе? – спросил Гурский и, прежде чем Синцов успел ответить, кивнул на его руку: – Г-где это вас?

– Еще там, в Сталинграде, в последний день.

– П-понятно.

Они прошли молча несколько шагов, и Гурский вдруг задержался на месте так, словно его остановило что-то невидимое.

– Когда вы сказали про п-последний д-день, п-подумал о тех, кто п-погибнет в п-последний д-день войны. Оч-чевидно, родственники будут их жалеть б-больше всех ост-тальных. Как будто в п-последний д-день войны этого м-могло не случиться. Хотя на самом деле именно п-потому, что это п-последний день в-войны, в этот день должны будут п-погибнуть и п-последние несколько сот или т-тысяч людей. А то, что у войны неп-пременно будет п-последний день, зап-планировано обеими сторонами с ее п-первого дня. Вопрос только, к-когда и где он будет.

– Ну и как, по-вашему, когда или хотя бы где?

– Логика событий п-последнего времени подсказывает, что в Берлине, если только нас не уп-предят наши с-союзники, что н-нежелательно, исходя из п-послевоенных соображений.

– Послевоенные соображения! – усмехнулся Синцов. – Не рано ли о них?

– П-почему рано? Когда п-послевоенные с-соображения возникают п-после войны, это п-поздно. Они д-должны возникать во время войны и оп-пределять собой длину п-паузы между двумя войнами, этой и с-следующей. А те соображения, к-которые будут возникать уже п-после этой войны, п-перед с-следующей, б-будут называться уже не п-послевоенными, а п-предвоенными сооб-бражениями. К с-сожалению, с исторической точки зрения, это именно т-так.