Последнее лето - Страница 166

166

– Беспокоился за тебя больше, чем когда-нибудь, – сказал он.

И это была правда; он никак не мог выбить из памяти некстати сказанные ею тогда, в последнюю ночь, слова про ее бывшего мужа: «Вот так всегда медработников и убивают, когда немцы из окружения прорываются».

Наверно, она сама давно забыла эти свои слова, а он помнил.

– А я за тебя в этот раз почему-то совсем не боялась, – сказала Таня.

И это тоже было правдой. Ей почему-то казалось, что теперь, когда он стал адъютантом Серпилина, с ним ничего не должно случиться. Раньше, когда был офицером оперативного отдела и ездил на фронт один, могло случиться, а сейчас, когда ездит вместе с Серпилиным, не могло.

Она шла рядом с ним, стискивая его руку и помня о письме, которое было у нее с собой, лежало в кармане гимнастерки, и о том, что сегодня они увиделись с ним во второй раз и она обязана сказать ему все, что не сказала тогда, в ту ночь.

И у нее еще оставалось две или три минуты, чтобы сказать ему это, прежде чем они подойдут к Серпилину.

Но после того как она услышала от него слово «соскучился», решиться стало еще трудней.

Она шла рядом с ним, вцепившись в его руку и уже понимая, что ничего не скажет ему за эти оставшиеся минуты, в то же время испытывала странный страх перед собой: а вдруг все-таки скажу? И, боясь себя, хотела, чтобы эти минуты кончились еще скорее, чем они кончатся.

Они шли и молчали, а чтобы эти минуты скорей кончились, ей надо было поскорей сказать что-то другое вместо того, что она должна была ему сказать.

– А Серпилин сегодня в хорошем настроении, – вдруг заговорила она, потому что это было первое, что ей пришло в голову, первое, что спасало от необходимости тех, других слов; заменила те необходимые слова про его жену этими необязательными – про Серпилина.

Синцов кивнул и придержал ее руку, заставив идти медленней.

– Не спеши. Ничего. Как только оглянется, сразу подойдем… – И повторил: – Не спеши.

И когда он повторил «не спеши», она вдруг остановилась, подняла на него глаза и сказала то, что еще минуту назад, казалось, уже не скажет: и про Каширина, и про Машу, и про то, что после всего этого им больше нельзя быть вместе.

И он, все еще продолжая держать ее за руку правой здоровой рукой, вдруг поднял левую в черной перчатке, словно хотел закрыть лицо, защититься от того, что услышал. И когда она остановилась, замолчала, вдруг сказал какие-то показавшиеся ей нелепыми слова: «Уже садится, скорей».

Она не сразу поняла, что это – про Серпилина, который перестал смотреть на реку и пошел к своему «виллису».

– Наговорились или нет, а отпуск кончился, продлить не могу. – Серпилин кивнул на Синцова, но обратился к Тане. – Теперь уже до Минска навряд ли увидитесь.

И, посмотрев на нее, заметил, что она какая-то другая, чем только что была, вдруг побледневшая, как это бывает с людьми после ранения.

– Товарищ командующий, разрешите доложить, – сказала Таня, и Серпилин, поморщившись, подумал: «Неужели после разговора с мужем о чем-нибудь личном будет просить?»

– Ну, что у тебя?

Но Таня, против его ожидания, торопливо, даже как-то лихорадочно быстро заговорила не о личном, а о том, о чем беспокоились в их санитарном отделе, – что это место опасно для переправы в санэпидемическом отношении: слишком много кругом разложившихся немецких трупов, могут быть заражения. Надо, пока не очистили от трупов лес и просеку, хотя бы временно перенести переправу.

– Дело говоришь, – сказал Серпилин, – только тараторишь быстро, чувствуется, что еще не умеешь докладывать начальству. А что ж твои начальники? Почему чешутся, не доложат своего мнения?

Таня сказала, что ее начальники готовят материал, чтобы доложить об этом сегодня же.

– Значит, готовишь почву для их доклада? – усмехнулся Серпилин. – Видимо, так и сделаем. Сами уже начали думать об этом. Спасибо за службу. Будем в Минске – увидимся. – Он снова посмотрел на Таню. – Только из медсанбата в медсанбат езди поаккуратней. Услышишь обстрел – не проскакивай, лучше в кювете перележи, целей будешь. В Сталинграде в последние дни у немцев техники еще много было, а стрелять почти нечем! А тут обстановка иная: у них в этом районе как раз склады боеприпасов. Не жалеют, наоборот, спешат побольше истратить! Бьют из лесов во все стороны. А мы от этого неприцельного огня людей теряем! – добавил он сердито, подумав уже не о Тане, а о том, что, учитывая эту особенность обстановки, передовые госпитали совсем-то уж впритык к войскам пододвигать опасно. Надо будет немного придержать медицину!

Он сел в машину, оглянулся на Синцова, уже успевшего сесть позади, и махнул рукою Гудкову:

– Поехали!

Синцов, высунувшись из «виллиса», смотрел с заднего сиденья на Таню, стоявшую у дороги, на ее все уменьшавшуюся фигуру, смотрел до тех пор, пока там вдруг не притормозил какой-то закрывший ее грузовик, который она, наверно, остановила, чтобы тоже ехать сюда, за Березину, вслед за ними.

– Все же поговорили? – не оборачиваясь, спросил Серпилин.

– Поговорили, – сказал Синцов таким странным голосом, что Серпилин повернулся и посмотрел на него.

Но Синцов, не справившись с голосом, успел справиться с выражением лица. И Серпилин, увидев его обыкновенное лицо и подумав: «Показалось», отвернулся и стал смотреть на дорогу.

23

В этот же самый день капитана медицинской службы Овсянникову ранило при исполнении служебных обязанностей.

Обстоятельства ранения в другое время показались бы необычными, но в эти дни наступления к таким обстоятельствам уже привыкли и в медсанбатах и в госпиталях, куда то и дело попадали солдаты и офицеры, раненные во время передвижения по дорогам при стычках с выходившими из окружения группами немцев. Обстоятельства таких ранений то и дело мелькали в медицинских рапортичках, но когда Тане самой пришлось столкнуться с тем, о чем она столько слышала, все это вышло так неожиданно, что она не успела ни удивиться, ни опомниться, как уже была ранена.

166