Синцов вернулся и доложил, что до реки шесть километров, добавив номер полка.
Серпилин удовлетворенно кивнул: полк находился там, где ему и следовало быть, – и сказал Гудкову, чтоб ехал к переправе.
Едва развернулись и поехали на восток, как навстречу выскочил обгонявший артиллеристов «виллис». Водитель гнал его так, что чуть не столкнулись бампер в бампер.
Увидев командарма, из «виллиса» выпрыгнул полковник. Оказывается, он сам сидел за рулем и стал докладывать Серпилину, так заплетаясь, словно был пьян.
– Отставить, – перебил Серпилин, узнав в нем Земскова – начальника штаба талызинской дивизии, человека вообще-то уравновешенного. – Почему сами за рулем? Для вас что, приказ не писан?
– Товарищ командующий, сам сел за руль, хотел успокоиться, пока доеду… – непохоже на себя почти выкрикнул Земсков.
– Приведите себя в порядок и доложите, что случилось, – сказал Серпилин и вылез из «виллиса» на дорогу.
Земсков поправил на лысой голове фуражку, сдвинул назад съехавший на живот пистолет и уже открыл рот, чтобы доложить, но Серпилин снова остановил его:
– Пуговица…
Земсков, не глядя, потянулся пальцами и застегнул пуговицу на вороте.
– Теперь докладывайте…
– Товарищ командующий, командир дивизии убит… – И, проглотив слюну, добавил: – Только что…
– Там? – ткнув пальцем назад, на дорогу, спросил Серпилин. Его уже насторожило, когда он услышал, как нескладно, вразброд стреляли «эрэсы». И эта зацепившаяся в сознании нескладица заставила сейчас подумать, что одно к другому – командир дивизии убит именно там.
– Прямо на дороге, товарищ командующий. «Фердинанды» из лесу выскочили… Донесли, что прямым попаданием снаряда. Еду туда.
– Командиру корпуса доложили?
– Так точно, доложил. Получил приказание временно исполнять обязанности командира дивизии.
– Сколько отсюда? – спросил Серпилин. – Два с половиной?
– Так точно.
– Поедем вместе. Гудков, развернитесь. – Серпилин повернулся к Синцову:
– Вот это самое мы и слышали. Подвиньтесь, пустите полковника.
– Карта с собой? – спросил он у Земскова, когда «виллис» уже тронулся.
– С собой.
– Доложить обстановку в состоянии?
– В состоянии. Всю последнюю обстановку имею.
– Обстановку имеете, а командира дивизии у вас прямо на дороге убивают… Докладывайте! – Серпилин раскрыл планшет.
Но от его слов, что командира дивизии убивают прямо на дороге, Земсков спохватился, куда он везет командарма, и вместо доклада сказал:
– Товарищ командующий, обстановка неясная, прошу остановиться. Я вам здесь доложу. И один поеду.
– То все ясно, то все неясно, – сердито сказал Серпилин. – Что неясно, доедем – выясним. А пока докладывайте то, что вам ясно.
Земсков, как положено, стал докладывать обстановку начиная с правого фланга, от этой привычной механичности все больше приходя в себя. Из его доклада следовало, что обстановка в дивизии с утра изменилась к лучшему, продолжается продвижение к Днепру по трем дорогам сразу.
Через несколько минут доехали до места происшествия. Дорога втягивалась в лес. Сначала с обеих сторон появились рощицы, потом открылась заросшая кустарником лощина, за которой начинался большой лес. Тут все и произошло.
В кювете лежала опрокинутая сорокапятимиллиметровая пушка. Вторая пушка, выстрелы которой, наверно, и слышали издалека, стояла на обочине. У нее был сбит щит.
Посреди дороги зияла воронка. В стоявший у воронки грузовик заканчивали класть раненых. Тут же на дороге топтались младший лейтенант-артиллерист и пехотный капитан, первым подскочивший к «виллису», когда из него вылез Серпилин.
Капитан доложил, что он командир батальона.
– А где командир дивизии? – озираясь, как о живом человеке, спросил Серпилин.
– Пока вот… – сказал капитан и показал рукой в сторону.
Там, в заросшем травой кювете, скорчившись, сидел какой-то человек, а рядом с ним лежал сверток. Короткий. Что-то завернутое в почерневшую, промокшую плащ-палатку.
– Собрали… – сказал капитан, когда Серпилин перешел через дорогу и уставился взглядом в эту плащ-палатку.
Сидевший рядом со свертком человек поднялся на ноги и медленно вытянул руки по швам. Это был немолодой, лет сорока, лейтенант с неживым, отсутствующим лицом. Синцов узнал адъютанта Талызина, с которым они когда-то вместе зимой на Слюдянке подбирали после боя в снегу раненых.
– Прямое попадание, – сказал капитан.
Серпилин кивнул и оглянулся на дорогу. Он уже заметил на ней следы крови. Но сейчас оглянулся и посмотрел еще раз. Потом повернулся к тому, что было завернуто в плащ-палатку, и сказал лейтенанту:
– Откройте…
Тот нагнулся и, взявшись за концы плащ-палатки, откинул их в разные стороны.
Талызина просто не было. Была память о нем, но ничего, что могло бы напомнить о его существовании на земле, уже не было.
Серпилин снял с головы фуражку и с полминуты постоял молча, глядя на этот открытый перед ним сверток. Потом сказал:
– Закройте… – Надел фуражку и повернулся к капитану: – Присутствовали, когда произошло?
– Так точно, присутствовал, товарищ командующий.
– Доложите!
Из доклада и дополнений полковника Земскова выяснилось то, что и можно было предполагать. Талызин после встречи с Серпилиным ездил с места на место, подгоняя наступавшие части. Он и так отличался хорошо всем известной храбростью, но встреча с Серпилиным и обидный разговор с командиром корпуса, наверное, подкрутили его еще больше. Первую половину дня он делал все, что мог, чтобы ускорить продвижение дивизии, – и ускорил. И, довольный этим, решил еще ускорить: приказал шедшему вслед за передовым отрядом полку двигаться прямо в походной колонне.